Из воспоминаний моей мамы (1). Две Светланы. Школьные годы...

Сегодня наша пресса сообщила, что 22 ноября в Нью-Йорке умерла Светлана Аллилуева - дочь Сталина, автор одной из наиболее ярких книг-воспоминаний о советской эпохе - "Девятнадцать писем другу".
Моей маме довелось учиться с ней в одной школе, а в студенческие годы - в одной группе.

...Несколько слов скажу и о тогдашнем директоре нашей школы – О.Ф. Ольга Федоровна Леонова была заслуженным учителем СССР, орденоносцем, знаменитостью. Наверное, у директора было немало заслуг, и неслучайно, школа получила звание образцовой. Именно в нашу школу члены правительства посылали учиться своих детей. Училась у нас Света Сталина, на класс старше, чем мы. Училась Света Молотова, классом младше нас. Учился Сережа Микоян. Дети как дети, которых никто не выделял. Правда, Свету Сталину всегда ждал в коридоре дядя Вася, но мы такое понимали и одобряли, хотя Светку и было жаль. Но на самом деле – если Светку вдруг украдет какой-нибудь фашист, то что тогда будет с товарищем Сталиным?

Однажды всей школой мы ходили на сельхозвыставку. Пошла, естественно, и Света. Но нас тихо предупредили не разглагольствовать на данную тему на выставке. И когда к нам с Эльгой и Леной подошли какие-то женщины и стали умолять: «Девочки, говорят, среди вас есть дочка Сталина. Покажите, хоть одним глазком посмотреть». Мы убежденно ответили хором: «Да вы что? Бредни какие. Нет у нас никакой дочки Сталина. И никогда не было». Не знаю, поверили ли приезжие женщины, ибо умолять они не перестали. Однако мы стояли на своем. Вместе с тем, когда иной раз Светке удавалось убежать от охраны дяди Васи и прокатиться на троллейбусе, мы радовались за нее. Ничем не выделялась Света Сталина среди других. И одета была как все. И училась хорошо, как большинство в школе. И грубила, и ставили о ней вопрос на внешкольном собрании. Девочка как девочка.

У Светы Молотовой характер в те годы был немного иной. Она была и младше, и неопытней, да и классный руководитель попался ей не самый мудрый. Помню, как однажды по школе разнесся слух, будто Светке Молотовой привезли в класс какую-то особую, всю лакированную парту. Весть взбаламутила наш вихрастый класс и мы помчались в пятый. И, о ужас, действительно, в первом ряду стояла лакированная, с какими-то крышечками для ручек и чернильниц красавица-парта. «Здесь будет сидеть Светочка и лучшая ученица класса», – сладко пояснила экскурсии шестиклассников классная руководительница пятого. А Света Молотова стояла рядом и сияла от счастья.

А мы набычились. Мы смотрели волком на нарушение равенства. Это не по-советски!

Против парты бунтовали и девятиклассники. Нельзя выделять кого-то из учеников, уберите парту – таково было мнение учащихся.

Уже на следующий день парту убрали. Как уладила возникший конфликт директор школы О.Ф.?

Парту поставили куда-то на школьный склад. А потом, во время войны она снова попадет в какой-то из классов, но уже как странное чудо, не имеющее никакого отношения к Свете Молотовой. И стоять будет парта где-то на задних рядах.

Чья то была заслуга? Директора? Юлия Осиповича? Всех вместе – всего школьного коллектива? Верно, очевидно последнее.

Ольга Федоровна была директором школы и во время войны, тогда, когда Эльга стала секретарем комсомольской организации школы и позволила себе поступок, который не укладывается в сегодняшние представления о времени нашего детства и отрочества. Конечно, оно было страшным. Но оно было многоцветным, а главное для многих непредсказуемым, а потому и непостижимым. Эльга была секретарем комсомольской организации в 1943-44 годах. И именно в период ее секретарства Света Молотова подала заявление в комсомол. А школьный комитет комсомола, под руководством Эльги отказал дочери главы советского правительства во вступлении в молодежную организацию. Отказал по объективным причинам – не участвовала Света Молотова в школьной жизни, была пассивной пионеркой и потому не было ей места в комсомоле. Так постановили ребята. Свое решение они вынесли без тени сомнения и совершенно без страха – знали, что они правы, а потому поступают справедливо в стране, где все равны.

Я представляю себе, как всполошились взрослые, что должна была ощутить О.Ф. Комитет комсомола заседал безнадзорно, комсомольцы были самостоятельны – так повелось еще со времени Асена Дроганова, и вот тебе – такое решение.

Эльга спала спокойно. Вынесенное решение было для нее столь банальным, что даже родителям дома ничего не рассказала.

А потом в школу пришли двое дядек, Эльге их представили как секретарей горкома и обкома партии. Они стали расспрашивать секретаря комсомольской организации, за что же Свету Молотову не приняли в комсомол. Эльга объяснила. Показала, по их просьбе, протокол. Все было правильно, в этом Эльга убеждала и дядек.

Хотела бы я влезть в души тех двух взрослых мужчин и О.Ф., узнать, что они думали и чувствовали, когда Эльга объяснила им справедливость принятого решения.

И что они могли сказать убежденной комсомолке 40-х годов, поступавшей у них на глазах по плакатным канонам, проповедуемым на каждом шагу?

Сегодняшний читатель не поверит, но они, прочитав протоколы, сказали: «Ну что ж, если так, то все правильно.» И ушли.

Эльга еще несколько месяцев секретарствовала в школе, а потом была снята с высокого поста «за недостаточную активность, проявленную в комсомольской работе». Она уже знала от родителей, что отделалась самым легким испугом.

А О.Ф. с Эльгой на эту тему вообще не разговаривала. Я не знаю, было ли то от страха или от мудрости. Какая она была – директор школы, в которой учились высокопоставленные дети? Умевшей улаживать конфликты, даже самые опасные? Не знаю.

Но лично девочка с О.Ф. конфликтовала. На общешкольных собраниях О.Ф. обращалась к детям с речью, которая неизменно начиналась со слов:«Глядя на вас, я вспоминаю свое детство…» Слова говорились на высокой женской ноте, и как казалось девочке, чрезвычайно сиротно. О.Ф. на каждом собрании внушала нам, какие мы счастливые и не всегда благодарные дети. А мы и так знали, что у нас, в СССР, самое счастливое детство. И зачем все время долдонит одно и то же? А неблагодарными мы не были. Просто у нас были свои проблемы, а О.Ф. не хотела понять – так казалось. И потому девочка, Лена и Эльга на радость всему классу научились передразнивать директорские дежурные слова: «Глядя на вас, я вспоминаю свое детство» говорила девочка и класс помирал со смеху. А когда на очередном внешкольном собрании О. Ф. опять начинала речь с выученной наизусть фразы, шестиклассники давились от смеха.

Когда в школу однажды придет на встречу с учениками герой Советского Союза Папанин, чтобы рассказать о дрейфующей льдине, о подвигах четырех папанинцев, О.Ф. унизит себя в глазах девочки. И не потому, что радостно встретит дорогого гостя – мы все ему радовались. А потому, что не найдет выхода из ситуации, по наивности созданной героем. Обращаясь к собравшимся ученикам, дорогой нам Папанин скажет, что ему особенно радостно выступать перед ребятами данной школы оттого, что «в этой школе учатся две Светочки». И герой позовет девочек на сцену, чтобы поцеловать. Мы замрем.

Света Молотова сразу направится к трибуне подставлять лобик. А Света Сталина с места не сдвинется. Будет сидеть, приклеенная к стулу, а глаза станут злыми.

– Иди, Света, что ты сидишь? – позовет с президиума О.Ф. И Света пойдет. Пойдет, наклонив голову как юный бычок, пунцовая от злости, но покорная директорскому зову. И подставит лоб, готовый бодаться. За что О.Ф. так унизила Светку? Подумаешь, из-за Светок у нас школа особая! А мы? Мы, что ли, не люди? И О.Ф. такое поощряет?

Своего директора мы не поняли. Права на ошибку за учителями, и тем более за директором не признавали. И невзлюбили.
http://www.eurodiva.de/wschaelike/ru/nv2_6klass3.htm#tc21

Из воспоминаний моей мамы (2). Света Сталина. Студенческие годы...

Небольшая предыстория:
В 46 году моя мама - студентка истфака МГУ - получила строгий выгор по комсомольской линии с формулировкой "За сомнение в Генеральной линии партии, распространение этих сомнений, чтение белогвардейской литературы и попытку втереться в доверие к дочери Сталина", мой отец с такой же формулировкой (только вместо "чтения белогвардейской литературы у него значилась "попытка инсценировать утерю партбилета") был исключён из партии. В 49 году, за два месяца до получения диплома мама попыталась снять этот выговор.

...Снова Литочевский не дал ей договорить, сказать, что обвинения с Ильи сняты. Он перебил, гневно и назидательно:

– Вот вы и показали, что все еще сомневаетесь в партии, в генеральной линии партии. Вашего мужа партия исключает из своих рядов, горком это исключение подтверждает, а вы, вы не соглашаетесь с горкомом партии!!! Да что вы себе позволяете?

И обращаясь к сидевшим в аудитории комсомольцам Литочевский решительно заключил:

– Я предлагаю не только не снимать выговора, а за полное неосознание своих ошибок, за продолжающиеся сомнения в генеральной линии партии исключить из комсомола и из университета. У кого есть другие предложения?

Слово попросила студентка, которую она совсем не знала и с пафосом произнесла:

– Мне стыдно, что рядом со мной все годы учился такой двурушник. Прикидывалась активной комсомолкой, прикрывалась хорошей работой в колхозе, а внутри такая гниль!!!

Щеки выступавшей пылали, голос срывался на крик. При гробовом молчании всего курса.

Она стояла перед однокурсниками лицом к лицу, видела их глаза, полные испуга, глаза поспешно опущенные, как, и у Светки Сталиной, сидевшей на второй парте, совсем близко от нее, одиноко стоявшей у доски.

Светка ее знала давно, ибо они учились в одной студенческой группе, на одной и той же кафедре. И в школьные годы Светка вполне могла о ней слышать, когда однажды ей торжественно присвоили звание лучшего пионера школы, а учились они хоть и в разных классах, но в одной и той же школе.

Светка сидела на собрании сгорбленная, опустив голову и молчала, как молчали и все остальные. На нее у доски Светка не смотрела.

– Других предложений нет? – спросил Литочевский, уверенно глядя на собравшихся. Он знал – других предложений не поступит.

Никто не ответил, никто не попросил слова.

– Ставлю на голосование, – будничным голосом произнес Литочевский.

И все, абсолютно все подняли руки «за». Никто не воздержался, никто не проголосовал «против».

.....

Собрание повестку дня исчерпало и Литочевский объявил его закрытым. И тогда произошло невероятное – полкурса подходили к ней, ревущей у окна, и каждый говорил почти одно и то же: «Не плачь. Есть еще райком. Разберутся. Обязательно разберутся.» К ней подбегали и быстро быстро от нее же отбегали. Такую метаморфозу она постичь не могла. Только что проголосовали «за», и через минуту ее же утешают, даже поддерживают, уповая на райком. Да кто же лучше их самих мог разобраться? Кто?

...

Два раза Илье действительно удалось отложить ее явку на заседание факультетского комитета комсомола, и к нему там в первый раз даже отнеслись весьма сочувственно, а во второй высказали недовольство, на что он твердо сказал, что здоровье ребенка ему дороже их повестки дня и не дожидаясь ответа просто ушел. Но на третий раз номер не прошел бы, пришлось ей идти.

Ее персональное дело стояло последним вопросом в обширной повестке дня, а потому она и Илья, ее сопровождавший, несколько часов просидели на маленькой скамейке, стоявшей между дверью комитета комсомола и входом в актовый зал старинного дворянского особняка на улице Герцена, где размещались кабинеты кафедр исторического факультета. Они сидели там одни, молчаливые, одинокие, в тягостном ожидании своей участи. Но никто из уходивших через дверь актового зала вниз в раздевалку, отправляясь, наконец, домой, не обращал на них никакого внимания. Да они и не хотели, чтобы с ними заговаривали. Без того было тоскливо. Большие часы на стене показывали одиннадцать вечера, все кабинеты в это время закрывались, последние, самые старательные студенты покидали здание, бегом спускаясь по лестнице, не оглядываясь в их сторону. Хорошо, что никто не лез в душу, ни с добром, ни со злом, так даже было легче.

И когда никто уже больше не выходил, когда все студенты покинули здание, а лаборанты заперли кабинеты на ключ, еще раз отворилась резная дверь актового зала и быстрыми, легкими шагами из зала вышла Светка Сталина, в одну секунду оказалась рядом с нею, легко обняла однокурсницу и шепнула в самое ухо:

– Ничего не бойся, все будет хорошо! – и не дав опомниться, кинулась вниз по лестнице к раздевалке.

Она не знала, что толкнуло Свету сказать такое, что звучало как обещание помощи.

Она училась со Светкой в одной студенческой группе. Иногда они молча садились рядом, а однажды Света ни с того, ни с сего показала ей рисунки своего первенца. Она вежливо поглядела на детские каракули и похвалив, вернула. Студенты ее группы, да и она сама тоже, подчеркнуто не обращали на Свету никакого внимания, с ней почти не разговаривали, чтобы, боже упаси, никто не подумал, что они втираются в доверие к дочери Сталина. И Света наверняка чувствовала себя одинокой, но ни к кому сама не лезла – тоже не навязывала своего общества. Отнестись к дочери Сталина как к обычной однокурснице они не смели, вообще из-за рабской гордости, так она оценила позже себя саму. Ненормальное отчуждение создавало вакуум общения вокруг молодой девушки, очень терпеливой и очень скромной.

Света была круглой отличницей и всегда отвечала очень подробно на вопросы экзаменатора, она была старательной студенткой и пятерки были заслуженными. Но ее однокурснице казалось, что Света в своих ответах вроде бы утопает в подробностях, что ответ можно и надо строить иначе, вокруг какой-то основной, ведущей идеи, а мелочные подробности лучше опустить. Во время экзаменационных сессий она старалась отвечать сразу после Светы, чтобы на фоне только что закончившейся размеренной, тихой речи выиграть темпераментом, логикой и широтой подхода, при незнании подробностей. И тоже получала свою пятерку. Вряд ли Света знала о такой тактике однокурсницы, ответы той она не слышала, уже покинув аудиторию с зачеткой в руке. Между нею и Светкой не было никаких отношений, ни теплых, ни холодных. Только однажды, один раз она позволила себе человеческое сочувствие по адресу Светы, что непредвиденно создало довольно нелепую ситуацию.

Дело было на четвертом курсе, задолго до комсомольского собрания, исключившего ее из комсомола и университета. Студенческая группа собралась на очередную вечеринку и почему-то на ней первый и единственный раз оказалась и Света. Уже был съеден весь винегрет, выпито, переваренное для увеличения емкости с корицей, сахаром и водой, вино, на столе оставалось только несколько пирожных. Наступила пора танцев. Из-за спины своего партнера она увидела, что за столом одна только Света, одиноко сидящая на стуле. Никто ее на танец не пригласил. Ей нестерпимо стало жаль девушку и извинившись перед партнером, на покинула танцующих и села со Светой рядом.

– Давай съедим пополам пирожное, – предложила она.

– Давай, – сразу согласилась Света.

Но тут из соседней комнаты вышел однокурсник и направился прямо к ним. Она знала, что он идет приглашать ее, видела по его глазам. Но не успел однокурсник сделать последний, решающий шаг, недвусмысленно обнаруживающий его выбор, как Света, вся засияв, поднялась навстречу, вскинула парню руки на плечи и пошла с ним в круг танцующих. Света решила, что направлялись к ней! Однокурсник был смущен. Но как воспитанный человек не оттолкнул девушку. Однако его галантности хватило только на это. Дисциплинированно ведя нежданную партнершу в танце, он за ее спиной, незаметно для нее, строил всяческие рожицы, всем и каждому демонстрируя выразительной мимикой – не я, мол, она сама навязалась, я тут не при чем. Света не видела его лица, доверчиво склонившись к своему кавалеру. По отношению к кому еще нормальный, умный, талантливый студент позволил бы себе такую реакцию на простейшее недоразумение, унизительную для однокурсницы? Тоже рабскую независимость демонстрировал, бедняга. Трудно было Свете жить, очень трудно.

Тем неожиданнее, и откровенно говоря, непонятней был Светин порыв защитить и помочь. Как? Она представления не имела.

Около полуночи ее, наконец, вызвали на заседание комитета комсомола...

Полностью здесь:
http://www.eurodiva.de/wschaelike/ru/nv5_predat2.htm

Голос из будущего...

Верховный суд РФ признал выборы недействительными

Верховный суд Российской Федерации, рассматривавший сегодня жалобу политической партии "Единая Россия", признал итоги президентских выборов недействительными. Верховный суд рассматривал сегодня жалобу политической партии "Единая Россия" на действия сторонников кандидата в президенты екатеринбуржца Леонида Волкова, якобы нарушавших права избирателей во время голосования, а также на бездействие Центральной избирательной комиссии (ЦИК), которая, по мнению авторов жалобы, не пресекла эти действия. Государственная Дума в ближайшие часы назначит дату новых президентских выборов. Согласно... Читать далее > РБК. Политика

Дотянулся проклятый Путен

Стоило запостить копипаст про отмену результатов президентских выборов, как ЖЖ заглючил не по детски.